И это тоже мы

Ирина Варская,
политический аналитик.

Вчера была совершенно поражена.

Мама с Альцгеймером вдруг задрожала в вагоне метро и упала куда-то вбок.

Реакция населенцев вагона: дева рядом моментально перемещается напротив, воткнув глубоко в ухо наушник. Парень лет 25-ти, сидящий в двух шагах, делает вид, что ничего не происходит. У него тоже роман с наушниками. Парень лет 30-ти через сиденье от нее глухо замер – и недвижим.

Я понимаю, что у нее предынсультное, начинаю ее неумело возить по трём сиденьям.

Так вот, я ее двигаю, пытаюсь поднять ноги на небольшом пространстве так, чтобы у нее прилила кровь к голове. Весь вагон уже смотрит в этот угол, не шелохнувшись. Так глядят на экран, так смотрят из-за стекла, так проверяют на прочность: «Эй, эй, смог?»

Я ору в отчаянии на парня через сиденье: «Вы поможете»? Он чуть сдвигает ее – и отходит вбок, подергивая плечами и проверяя рюкзак. Он собрался выходить.

Мама становится совершенно серо-белой, окончательно теряет сознание, губы – то серые, то белые, они буквально сравниваются по цвету с матово-бледным лицом.

Все сидят спокойно, как стеклянные человечки, беззлобно и тускло вращающие мелкими настырными глазками. Окончательно невозмутимо.

Дева продолжает слушать что-то, юный зритель лет 25-ти – сидеть в двух шагах так, как если бы его приварили к сиденью. Ни один мускул не дрогнул – он присутствует при непонятной сцене, только и всего. Мой горе-помощник стоит неподвижно на расстоянии протянутой руки – скоро на выход, показывает он всем своим видом. Скоро – прочь.

Так я бьюсь около 3-х – 4-х остановок, поднять ее я не могу, ей все хуже и хуже. Это – очевидно.

Весь вагон как-то невероятно странно смотрит в этот угол, ни один человек не подходит к нам на протяжении нескольких остановок.
Странность состоит в том, что все они следят за происходящим с безмолвным напряжением. Эдакий саспенс. В вагоне несусветно натянутая обстановка, все выжидают, все превратились в слух, все глядят и видят. И никто не приближается, чтобы вмешаться.

Только в последний момент, вдруг не выдержав моей толкотни вокруг нее, юный зритель предлагает мне не помочь, а по громкой связи сообщить о происходящем машинисту. Все это – несколько удивлённо: в стиле «почему бы нет».

На Боровицкой вдруг вбегает парень. И, все быстро поняв, быстро примерившись, в отчаянии берет ее, почти уже безжизненную, вообще ничего не понимающую, на руки. И выносит на Чеховской вон.

Нас провожают взгляды всего вагона. Что-то незамысловато-животное провожает нас прочь: глухое любопытство.